 |
"Маленькие рассказы о больших ученых"
100-летию Николая Михайловича Амосова,
110-летию Сергея Алексеевича Лебедева,
90-летию Виктора Михайловича Глушкова
посвящается:
Юбилейный сборник избранных публикаций Н.Амосова, С.Лебедева, В.Глушкова и воспоминаний современников
ТОВ "Видавництво "Горобець", 2013. -400с: 140 ил. ISBN 978-966-8508-42-4.
© Б.Н.Малиновский, 2013
О сколько нам открытий чудных
Готовят просвещенья дух
И опыт, сын ошибок трудных,
И гений, парадоксов друг,
И случай, Бог изобретатель...
А.С.Пушкин, октябрь-ноябрь, 1829.
|
Три жизни Николая Михайловича Амосова -
хирурга-новатора, писателя-мыслителя, биокибернетика-философа
Продолжение
Война...
Тридцать лет спустя после окончания Великой Отечественной войны Н.М.Амосов написал свои воспоминания о службе в Полевом подвижном госпитале ППГ-2266, в котором все четыре военных года был ведущим хирургом.
"Раненных прошло чуть больше 40 тысяч, - пишет он о том времени. - Почти половина тяжелые и средней тяжести: с повреждением костей, живота и черепа. Умерло свыше семисот: огромное кладбище, если могилы собрать вместе."
Потери на войне различали на безвозвратные (погибшие военнослужащие) и санитарные (потери ранеными). Получивших ранения, было в 3-4 раза больше. В конце войны значительная часть солдат и офицеров имели не по одному, а по несколько ранений. В основном это были пулевые, быстро заживающие раны. Кровавая мельница войны "работала" все четыре года, пополняя и пополняя безвозвратные и санитарные потери.
Видеть все это и работать хирургами в такой обстановке было невероятно тяжело. Не исключались и врачебные ошибки, приводящие к смерти. Это угнетало морально настолько, что фронтовые врачи - были случаи - пытались покончить с собой. Не стал исключением и молодой Амосов. В своих воспоминаниях он рассказывает и об этом.
Фрагменты повести Н.М.Амосова "ППГ-2266" или "Записки военного хирурга"1
Западный фронт. 1941 г. Сентябрь - декабрь. "Страшное дело!"
...Осень подошла. Мы уже больше месяца работаем в Сухиничах.
Наш фронт остановился. Даже больше - взяли Ельню. Маленькая станция и поселок Ельня, но это символ: "Наши тоже могут". Две недели почти постоянно была слышна канонада, и все раненые прибывали оттуда. В день штурма и взятия они поступили такие возбужденные, довольные - совсем не те люди, когда бежали. Что значит - победа...
Немцы подошли к Киеву. Пришлось и его отдать. Все переживали утрату. Казалось, остановили! Но нет, пока нет... Обороняется Одесса... Ленинград, видимо, окружен, но крепко держится... Может быть, здесь остановят? Сводки как будто спокойнее... Намечается союз с Англией и даже Америкой...
* * *
- Самолеты! Самолеты!
Замер: слышен мощный гул, такого еще не было. Двор уже полон народа - солдаты, сестры и санитары. Доктор-терапевт истошно кричит:
- Уйдите, уйдите в халатах! В щели!
Вот оно, настоящее. С запада в правильном строю движется на нас целая эскадрилья самолетов. Хорошо, что щели отрыты и бараки стоят не густо. Кричу:
- Врачи, сестры! Не прятаться, пока раненые не укрыты! Вывести всех из бараков!
Впрочем, едва ли кто меня слушает и слышит. Самолеты почти подходят к краю нашего барачного поселка. За ним стоят зенитки.
Вот они ударили - залп сразу из всех трех орудий. Белые облачка еще не достигли самолетов.
Приближаются. Зенитки медленно поднимают стволы, стреляют навстречу почти непрерывно. Вот три передних самолета странно повернулись на крыло, застыли на долю секунды и вдруг ринулись вниз - прямо на батарею.
- Пикируют!
Три огромных хвоста земли взвились и закрыли зенитчика. И одновременно ударили звуки: визг пикировщиков, визг бомб, грохот взрывов... Вспомнил слово: "Ад".
Фонтаны земли осели. Храбрые ребята - эти зенитчики. Задрали свои зенитки почти вертикально и стреляют прямо навстречу следующей тройке пикировщиков. Опять визг, грохот, фонтаны...
Уже не пикируют, к нам подходят - путь к станции через нас. Вот сейчас дадут... Взглянул: двор как вымело. С крыльца видно - в щелях лежат друг на друге, лицами вниз. Хочу спрятаться, исчезнуть.
- ...Успели. Выглядываем: "Пронесло?". Вот отделились бомбы.
Э-э-э-э-э-э... Б-б-а-х!
Нет, не на нас. Мы не интересны. Станция...
Вылезли. Уже не опасно - последние самолеты над нами, значит бомбы лягут впереди. Но сердце все-таки бьется.
...Поселок пустой. Окна все выбиты. Пыль еще чувствуется в воздухе. Воронок не видно, наверное, за следующим бараком. Только бы не в щель... Но тихо, не кричали.
Обходим барак вокруг, чтобы взглянуть на станцию и город. Расстояние до вокзала - около километра, станция под горой, видно все, как на ладони. Много путей - они забиты составами. Вот там действительно ад! Зенитки бьют, как сумасшедшие.
Самолеты идут в правильном строю, по три. Подлетая, сваливаются на бок и пикируют, выходят из пике и летят дальше - на город. Сразу же за ними - следующая тройка. Над станцией сплошная стена пыли и дыма. Какие-то взрывы другого тона, не бомбы. В дыму не видно.
...Сбросили десяток бомб на город и уходят к горизонту. Городок маленький, зеленый... Фонтаны земли вырастали, как черные деревья... Звук взрывов доходил слабо и поздно - картина почти нереальная.
Все затихло. Только видно, как горят вагоны на путях, изредка взрывается снаряд - удар короткий и не страшный.
Пошли смотреть потери. Три большие воронки. Бомбы упали удивительно счастливо: разворотило угол барака, но там никого не было.
Обходим ближние щели. Они еще заполнены, но уже слышны разговоры, некоторые стоят в рост. Даже смех слышен, но неестественный. Бодрятся.
Спрашиваю нарочито бодро:
- Как, солдаты? Получили гостинцы? Есть потери?
Замечаю взгляды - одобряют. Нарочно халат не снимал.
Троих все-таки ранило, не тяжело. Отправил в перевязочную.
Вдруг снова ударили зенитки. Крики:
- Возвращаются! Они возвращаются!
- П-о-о щ-е-л-я-м!
И так - четыре раза.
После второго захода началась паника. Раненые побежали в сторону Алнер, и остановить их не удалось.
После третьего мы начали судорожно свертываться, грузить узлы на телеги и гнать в деревню. Два барака были сильно повреждены, пять человек ранены... За три часа управились: что значит страх!
Сейчас наш сад в Алнерах гудит, как пчелиный рой. Разговоры вертятся около немцев и окружения. Если верить солдатам, то ноги нужно уносить. Я не верю. Приказ был бы.
Однако в пять часов на грузовике приехал незнакомый капитан и привез приказ эвакуироваться на Козельск, Перемышль, Калугу: немцы прорвали фронт в районе Кирова и уже перерезали дорогу. "Из раненых сформировать пешие команды. Тех, кто не может идти, везти на подводах. Никого не оставлять...".
* * *
...Только закрутилась машина сборов - "Фамилия? Рота? Идти можешь?" - прибегает запыхавшийся мальчишка. Спрашивает старшего доктора:
- Эшелон с ранеными у разъезда разбомбил немец! Страшное дело!
Спросил начальника: можно ехать? Взял четырех санитаров, Канского и Тамару, несколько пар носилок, санитарную сумку, и мы поехали. Мальчишку посадили в кабину.
Через четверть часа машина стала. Я огляделся сверху. Поле несжатой низкой ржи. Редкий кустарник, невысокая насыпь железнодорожного полотна. На пути стоят пять обгорелых классных вагонов с красными крестами на стенах. Еще несколько таких же свалились под откос. Около насыпи и на путях чернеют ямы от бомб. Остро пахнет горелой краской. Стелется редкий дым. Нестройные, слабые крики:
- Ой! Ой! Ой! Пи-и-ть! Пи-и-и-ть!
- Помогите... Помогите...
По всему полю, не густо, рассыпаны лежащие люди. Сначала кажется, что все неподвижны - трупы, но потом, приглядевшись, вижу: некоторые ворочаются, поднимают головы...
Ага, увидели нашу машину - движение усилилось, приподнимаются, встают.
Сколько здесь людей? Сто, двести? Сколько живых? Что мы можем сделать - горстка медиков? Стоп! Работать. Напоить нужно... Нечем. Не догадались. Помощь вызвать. Шоферу:
- Поезжай в госпиталь, вези бидоны с водой, вези санитаров, сестер, носилки, перевязку, шины... Да, сначала прямо к начальнику - расскажешь, что видел.
Машина уехала, а мы пошли к путям. Сначала нужно туда, к вагонам... Эти, что расползлись по полю, могут еще подождать, а там...
Страшная картина вблизи. В искореженных, обгорелых и тлеющих вагонах среди железных балок и перекладин зажаты люди... Нет, уже трупы... Даже трудно проверить - до некоторых нельзя добраться. Нужно резать железо. Изувеченные тела, кровь, почерневшая от огня, остатки повязок и металлических шин. Смрад от горелого мяса и краски...
Насыпь невысокая, к счастью. Некоторые вагоны только сошли с рельсов, другие свалились на бок тут же рядом. Видимо, скорость перед крушением была невелика. Паровоз неподвижно застыл метрах в трехстах. Там его накрыли при попытке уйти, уже после крушения.
Рядом с вагонами на лугу лежит десяток неподвижных фигур. Это те, что выбрались, но потеряли сознание, да так и остались лежать. Некоторые умерли за эти часы...
Дальше от путей, среди редких кустов полосы отчуждения и зеленого барьера, разбросаны раненые, которые еще пытаются двигаться, ожившие при виде нас, кричащие и стонущие. Еще дальше, во ржи, лежащие и сидячие фигуры. Они тоже кричат, не разобрать слов, далеко.
Что делать? Кому помогать? Как? Быстро нужно прикинуть. Время позднее - скоро сумерки... Самолеты-разведчики летают, и со стороны станции слышны взрывы.
Дым на горизонте всюду.
Первое - нужно собирать в одно место, чтобы вывозить... Выбрать такое место, чтобы было укрытие... И дорога. Осматриваемся - вон там, недалеко от головных вагонов, лощинка луга, кусты уходят между полосами ржи в сторону от насыпи. От дороги недалеко - по полю можно проехать. Бежим туда с Канским - да, место подходит.
- Товарищи! Собирайтесь, кто может, поближе к кустам! Отсюда будем вывозить в госпиталь!
Послал двух санитаров - помогать тем, кто еще может двигаться. Канского, Тамару и двух носильщиков взял с собой оказывать помощь.
Пошли к полосе около вагонов искать живых среди мертвых. На вагоны стараюсь не смотреть - там жуткие картины.
Парень с разбитой головой. Видимо, просто выпал из вагона. Смотрю - пульса нет, дыхания нет. Мертв. Еще один "черепник" - без сознания, но дышит. Унесли. Еще дальше - раненый с шиной Дитерихса, странно подвернутой под себя, сломанной. Черное пятно под ним - кровь впиталась в песок, не растеклась. Глаза открыты. Живой. Пульса почти нет. Шок. Помню наизусть слова Пирогова: "С оторванной ногой или рукой лежит окоченелый на перевязочном пункте неподвижно; но не кричит, не жалуется, не принимает ни в чем участия; тело холодное, лицо бледное, как у трупа; взгляд неподвижен и обращен вдаль, пульс, как нитка, едва заметен под пальцами, с частыми перемежками...".
- Тамара, введи кубик морфия. Коля, укладывай с ребятами на носилки и несите на место сбора... Осторожнее!
Иду дальше, к следующей фигуре. Лежит, скорчившись, на боку. Обе ноги - в шинах Крамера2, до колена.
Тоже живой. Двинуться не может, нет сил. Опять шок. Странно.
- Доктор, в живот меня ранило... когда бомбили... силы потерял... выполз, а дальше - нет.
Понятно. Скомандовал: и этого нести. ("Придется оперировать живот, лапаротомию делать... если доживет".) А когда ее делать? Вон их сколько... Законы военной хирургии: объем помощи - от обстановки. Так, чтобы максимум общей пользы. Это значит: если много раненых - не делать сложных и длительных операций. Помогать тем, кому помощь возможна и эффективна... Жесткие законы. А как иначе? Еще несколько живых, шоковых, несколько уже умерших... Вижу, как к месту сбора сползаются те, кто может передвигаться. Санитары ведут хромых... Коля с Тамарой вводят морфий, укладывают на носилки, подбинтовывают повязки, накладывают новые... Бинты уже к концу подходят... Не рассчитали. Нужно еще сносить к месту сбора тех, кого мы обработали.
- Николай Михайлович! Смотрите - машины идут. Выпрямляюсь. Да, замечательно! Идут три санитарные полуторки и "эмка". Видимо, начальство из ПЭПа едет. И помощь!
Побежал им навстречу, машу рукой - сюда подъезжать...
Из "эмки" вышли главный хирург Бочаров и незнакомые врачи со шпалами. В санитарках - медицина, носилки. Докладываю. Слушает внимательно и не торопит... Похвалил скупо:
- Правильно делаете. Здесь товарищи из других ППГ... Они возьмут на себя самых тяжелых...
Потом дал инструкции, кому, что и где делать. Четкие, исчерпывающие. Молодец настоящий хирург!
Поразительно, что может сделать страх. Вот лежит сержант с двумя шинами Дитерихса... Он совершенно без сил, голова в песке повернута в сторону - только чтобы дышать... Руки выброшены вперед, судорожно вцепились в жиденький кустик ивы... Пульс приличный, только частит. Повернули его на спину. Глаза вытаращенные, дикие. Хрипит:
- Везите скорее... скорее. Он опять прилетит... всех уничтожит... три раза... три раза заходил...
Успокаиваю. Морфий ввели прямо в вену. Размяк. Глаза закрыл.
- Как же ты уполз так далеко?
- Уползешь,... смерть-то, она... страшная...
Примерно каждый пятый ранен вторично, при бомбежке. Одни завязали себе раны чем попало, другие не смогли - не умели или нечем. Большинство в одних гимнастерках и брюках с разрезанными штанинами... Многие без обуви. Документы не у всех.
Наша машина вернулась быстро. Приехало много народа: Чернов, Зоя, политрук Шишкин. Женщин-врачей, говорят, начальник не пустил: "Здесь обрабатывайте - больше пользы". Привезли все необходимое: воду, перевязочные пакеты, шины. Из других госпиталей тоже машины приехали.
Большинство раненых - тяжелые. Были, говорят, и ходячие, но они поплелись вдоль полотна в сторону Сухиничей.
Мы едем домой с последней машиной. Совсем стемнело. Везем последних раненых. Кажется, обшарили всю площадь, по обе стороны полотна. Некоторые уползли - почти за километр от дороги.
Мертвых не собирали. Тяжело на душе из-за этого, но что же делать? Нужно думать о живых. Если бы сносить трупы или даже документы собирать - не хватило бы времени дотемна живых увезти. Утешаем себя тем, что завтра жители из соседних деревень похоронят или, может быть, боевые части...
* * *
...Восемь бомбардировщиков летят на восток. Не быстро, не высоко, спокойно. Безразлично летят - просто долбить станции, дороги, не боясь ничего. Может быть, и санитарные поезда...
И тут - наш, родной "ястребок", И-16. Он один и мчится прямо на этих... Один! Стреляет - видны трассирующие пули. Пролетел между ними... Задымился бы хоть один фашист, упал... Нет, летят. "Ястребок" повернулся, сделал петлю. Слышна стрельба. И опять ничего...
- Ну, улетай, что ты сделаешь один, улетай! Это мы кричим, как будто он может услышать.
Но он снова делает заход и прямо сверху пикирует на немцев. Снова короткая сильная стрельба - все они стреляют в него, в одного...
- Нет, он просто ищет смерти!
Он не вышел из пике. Загорелся..., черный дым - и упал где-то за холмами. Парашют не появился.
Стоим растерянные, потрясенные, слезы в глазах и даже, кажется, текут...
Они пролетели над нами, как утюги, не нарушив строя... Будьте вы прокляты!
Нет, никто не поднимал кулаков и не сказал этих слов, мы все не любим слов... Но каждый подумал, уверен. В голове вертится: "Безумству храбрых поем мы песню...". А может, это не храбрость, а отчаяние?
Уезжаем вечером, когда уже начало темнеть. Начальник садится в кабину, мы все залезаем в кузов под зеленый брезент с красным крестом на белом круге. Никого он не защищает, этот крест. Фашисты не признают общечеловеческой морали.
Западный фронт. 1941 г. Ноябрь-декабрь. Бои под Москвой
...Прошли Октябрьские праздники. Идут жестокие бои под Москвой.
Сталин замечательную речь произнес, провел парад. Все это так здорово, что и сказать нельзя. Даже я потеплел к нему.
Только бы выстояли! Как это у него сильно сказано: "Враг не так силен, как его изображают... Еще полгодика, может быть, годик, и гитлеровская Германия лопнет под тяжестью своих преступлений... Пусть вдохновляют вас в этой войне мужественные образы наших великих предков...". Всех русских героев перечислил от Невского до Кутузова. Хватилась Настя, когда... настежь. Столько лет позорили, а как приспичило, так даже церковь вспомнили. Но Сталин сумел вдохнуть уверенность в победе.
* * *
...Вот они, раненые из-под Москвы. Они устали и измучились в летучке, хотя прибыли к нам из армейских ППГ - из настоящих полевых. Ранены два-пять дней назад.
Половина лежачих, но раненых с шинами Дитерихса не видно, их отобрали прямо на станции. По карточкам - ранения средней тяжести и просто легкие.
А как они уже одеты, эти московские раненые! Нет, немец нам не страшен. Если страна сумела так одеть солдата, значит самые тяжелые дни уже миновали.
Раздевание оказалось сложным. На каждом бойце шинель, шапка, подшлемник, ботинки с двумя портянками - байковой и суконной, рукавицы теплые. Ниже - ватный костюм: фуфайка и штаны. Еще слой - теплое белье. У некоторых под теплым еще и простое белье. И шарфы, неформенные, домашние - "из подарков", говорят. Женщины-раздевальщицы радостно похохатывают:
- Как кочаны капусты!
- Как на фронте дела?
Спрашивать этого не следует. Раненые - всегда пессимисты. Мы уже имеем опыт. Но, оказывается, нет, и у раненых психология изменилась. Немец жмет, но надеются устоять.
За два захода привезли сто тридцать пять человек.
Все раненые обработаны, и большой хирургии от нас не требовалось. Но все же оперируем: рассекаем раны, если сделаны только "пятачки"3, удаляем осколки и пули, когда их удается нащупать... Пунктируем грудь - чтобы отсосать гемоторакс.
Как жаль, что у нас нет рентгена!
Заканчиваем перевязки около десяти вечера. Не быстро, но терпимо. Все довольны. Поработали для обороны столицы.
В те же дни
Б.М. ...Морозным утром 7 ноября мы увидели, что за ночь вся поверхность Волги покрылась снегом. Еще неделя-две - и реку скует толстый ледяной панцирь. И тогда из защитницы она станет помощницей врага, и мы останемся с ним один на один: впереди пехоты как не было, так и нет...
В то утро с батарейной кухни необычно рано принесли термос с пищей и бутылку водки. Мы разложили еду по котелкам, водку разлили в единственный стакан и крышки от котелков.
Командир батареи Варягин поднял задубевшей от мороза рукой стакан и протянул к нашим "рюмкам" из крышек:
- За наш великий праздник! За Сталина!
Мы дружно чокнулись с ним: каждый из нас в душе тоже произнес эти слова. Я выпил свою "рюмку" вместе со всеми. В котелки с кашей нападали снежинки и не растаяли. Молча принялись за еду. Говорить было не о чем: после переброски за Волгу не получали ни писем ни газет... Невольно думалось, как необычно встречаю праздник, вспомнилось родное Иваново. Пытался и не мог представить, что сейчас делается в Москве...
Через несколько дней на НП принесли "Правду", а мне - письмо и посылку. В газете - снимок Красной площади и речь Сталина на военном параде. "У нас временные трудности! - сказал он. - Пройдет несколько месяцев, полгода, может быть, годик, и гитлеровская Германия лопнет под тяжестью своих преступлений. Победа будет за нами!" Прочитав это, мы испытали огромную радость и облегчение: оказывается, наши дела не так уж плохи! Читали и перечитывали газету, вдумываясь в смысл каждой строчки.
Письмо тоже обрадовало: "Иваново еще ни разу не бомбили, - сообщал отец, - хотя воздушные тревоги объявлялись". В посылке - теплые портянки и вязаная кофта из медвежьей шерсти. Видно, почувствовало мамино сердце, как дрожал я на морозе в своей солдатской шинели и кирзовых сапогах. Кофту дала тетя Катя, наша соседка. "Денег не взяла", - было сказано в письме. А ведь в мирное время у нее и снега зимой нельзя было допроситься!
...Стареют с годами фронтовики, многое уносят с собой, уходя в небытиё... Но парад на Красной площади 7 ноября 1941 года, развеявший тревогу о возможной сдаче Москвы врагу и возродивший твердую веру в Победу, останется в памяти многих поколений!
"Досталось девке!"
...Из резерва прислали группу медиков - все они вышли из окружения. Нам дали операционную сестру, и она сразу заболела. Подумалось: "То-то будет работник".
Это Лида Денисенко4. Высокая, худая, белокурая... довольно красивая. Очень скромная... Стыдно ей, что голова кружится и ходить не может.
Студентка третьего курса пединститута в Смоленске. Закончила курсы медсестер во время Финской, но тогда на войну не успела, а сейчас - как раз.
Вот ее история.
Медсанбат. Лес. Подвижная оборона. Больше ездили, но несколько раз оперировали сутками, раненые умирали. Знаменитая Соловьева переправа через Днепр в сентябре. Потеряли все машины, погибли люди. Дали новое имущество, дивизию пополнили. Снова работа. В октябре - прорыв немцев на Вязьму. Приказали: "Из окружения выходить мелкими группами". Оказалась в лесу с подругой немцы рядом, слышна их речь. Их подобрали наши солдаты. Очень хорошие ребята, с ними и выходили тридцать дней. Страх, голод холод. Немцы, обстрелы, предатели в деревнях. Потеряли двух человек убитыми. Обносились, обессилели. Наконец, попали к партизанам, и те перевели через фронт. Эмоции.
Досталось девке. Героизма не проявила, но комсомольский билет в поясе вынесла. И в гимнастерке пришла с треугольничками. Спросил Лиду, кем у нее отец работал в Смоленске. Она засмеялась, потом сказала:
- Первым секретарем обкома... Пока на курсы не послали перед войной. Теперь даже не знаю, где. Сказали, на Ленинградском фронте.
Вчера "В последний час": наши взяли Ростов! Однако сегодня оставили Тихвин - к Череповцу близко... Но почему-то нет ощущения тревоги.
"Счастливы, молодой человек"
Б.М. ...22 ноября 1941 г. меня ранило. Осколок немецкого снаряда, угодившего в наш наблюдательный пункт на берегу Волги, пробил мое правое плечо. Как оказалось потом "дырка" была порядочная - 4 см на 3 см.
К вечеру попал в медсанбат. Пожилой врач, осмотрев меня, сказал:
- А вы счастливый, молодой человек. Отделались дыркой в правой лопатке. Пройди осколок чуть-чуть выше - вас сюда вряд ли довезли бы - с сонной артерией шутки плохи. А чуть ниже - ваша ключица была бы раздроблена, возможно, пробито и легкое - это тоже не слаще!
И плечо и рука болели все сильнее.
После перевязки мне предложили селедку с черным хлебом и чаем, но мне было не до еды. Кое-как пересидел ночь на скамье, пристроенной к одной из стен избы. Запомнился надолго путь из санбата в Кимры, в полевой госпиталь. Грузовик отчаянно прыгал на ухабах и колдобинах подмерзшей грунтовой дороги, разбитой еще осенью, и каждый толчок отзывался лютой болью в моем плече. Кроме меня, в кузове сидел еще один раненый. Два красноармейца лежали на соломе, покрывавшей днище кузова, и при каждом прыжке машины тяжко стонали.
В Кимрах в первом госпитале нас не приняли, да и другой оказался забит ранеными. Меня вели из комнаты в комнату и не могли найти свободного места. Часть раненых лежала прямо на полу. Среди них было много обмороженных, в основном казахов и узбеков. Некоторые из них держали кверху ноги и руки. В комнатах стоял тяжелый тошнотворный запах. Наконец нашли место в какой-то небольшой комнате с кроватями. Я, как был в шинели, накинутой на плечи, так и лег на койку. Бессонная ночь в медсанбате и дорога, измотавшая болью, отняли последние силы. Я словно провалился в темную глубокую яму и проснулся только утром.
После осмотра и перевязок раненых погрузили в автомашины и отправили на вокзал. Я рассчитывал увидеть санитарный поезд, зеленые вагоны с красными крестами... Но на путях стояли теплушки, совсем такие же, в каких мы ехали на фронт. "Лежачих" раненых клали на нижние нары; "ходячие" лезли наверх. Я с трудом забрался на верхние нары и устроился так, чтобы по возможности уменьшить боль. Но вот поезд тронулся. Вагон сильно затрясло, и при каждом его колебании словно чьи-то зубы впивались в мое плечо. Раненые стонали, просили пить... Санитара с нами не было, он заходил только на остановках. Я ехал сидя, о сне не могло быть и речи. Дотянуть бы только до утра! Ночью на противоположной стороне вагона после сильного толчка поезда рухнули верхние нары. Лежавшие на них раненые вместе с досками упали на тяжелораненых, находившихся внизу. Тускло светившая керосиновая лампа совсем погасла. В кромешной тьме раздавались жуткие стоны, мольба о помощи, бессвязные крики людей, лишившихся сознания.
"Вместо нас сюда бы Гитлера и тех, кто развязал эту войну, чтобы сами испытали весь этот ужас, услышали эти страшные вопли", - думал я со злостью и отчаянием, пытаясь слезть со своих нар... К нашему счастью, поезд вскоре остановился, пришли санитары и помогли раненым.
До Москвы нас везли более суток, хотя обычный поезд шел всего несколько часов. Вероятно, наш эшелон с ранеными был последним, проследовавшим из Кимр в Москву: враги подходили к столице и вот-вот должны были перерезать железную дорогу, по которой двигались наши теплушки с красными крестами на боках и крышах.
* * *
...13 декабря.
Ура! Ура! Ура!
"В последний час": "Поражение немецких войск на подступах к Москве!".
Наши остановили немцев и перешли в контрнаступление. Освободили Солнечногорск, Истру, десятки других населенных пунктов. Уничтожено массу техники, разбито много дивизий.
Выстояли все-таки, выстояли, не отдали Москву, а теперь гонят немцев! И как гонят!
Скоро прибудут раненые, уже "наступающие". Возможно, их будет много.
А на дворе 27 градусов! Но нашим солдатам мороз не страшен. Еще не видел ни одного обмороженного.
С утра хожу по палатам и поздравляю раненых. Они уже знают и тоже ликуют. И их кровь влита в эту победу.
- По сто грамм надо, товарищ военврач!
Надо бы, верно... Но есть строгие приказы. Может, дать вина для тяжелых? Нет, нельзя - для других обида.
Смагин лежит с высокой температурой, но веселый, даже торжественный.
- Не зря! Главное, не зря я без руки остался. Теперь бы скорее поправиться, скорее!
Думаю: "Еще и без ноги можешь остаться, да и вообще умереть". Мы лечим его всеми средствами юдинской школы.
Теперь мы все устремлены вперед. Скоро поедем! Не знаю, куда двинемся. Мы теперь фронтового подчинения. Не важно, нужно работать. Хорошо работать!
Сводка опять отличная. Взяли Клин и Ясную Поляну! Наступают на нескольких фронтах сразу: на Таганрог, на Калинин, на запад от Ельца и, главное, под Москвой. В газетах портреты Жукова и других генералов - наверное, командующие армиями.
Япония разгромила военную базу США на острове Пирл-Харбор. Потери у американцев большие. Рузвельт объявил войну. Говорят, что это выгодно для нас, что теперь мы будем союзниками.
ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО
Из вечернего сообщения 11 декабря 1941 года
В ПОСЛЕДНИЙ ЧАС
ПРОВАЛ НЕМЕЦКОГО ПЛАНА ОКРУЖЕНИЯ И ВЗЯТИЯ МОСКВЫ ПОРАЖЕНИЕ НЕМЕЦКИХ ВОЙСК НА ПОДСТУПАХ МОСКВЫ
С 16 ноября 1941 года германские войска, развернув против Западного фронта 13 танковых, 33 пехотных и 5 мотопехотных дивизий, начали второе генеральное наступление на Москву.
Противник имел целью, путем охвата и одновременного глубокого обхода флангов фронта, выйти нам в тыл и окружить и занять Москву.
До 6 декабря наши войска вели ожесточенные оборонительные бои, сдерживая наступление ударных фланговых группировок противника и отражая его вспомогательные удары на Истринском, Звенигородском и Наро-Фоминском направлениях.
6 декабря 1941 г. войска нашего Западного фронта, измотав противника в предшествующих боях, перешли в контрнаступление против его ударных фланговых группировок. В результате начатого наступления обе эти группировки разбиты и поспешно отходят, бросая технику, вооружение и неся огромные потери.
После перехода в наступление, с 6 по 10 декабря, частями наших войск занято и освобождено от немцев свыше 400 населенных пунктов.
Германское информационное бюро писало в начале декабря: "Германское командование будет рассматривать Москву как свою основную цель даже в том случае, если Сталин попытается перенести центр тяжести военных операций в другое место. Германские круги заявляют, что германское наступление на столицу большевиков продвинулось так далеко, что уже можно рассмотреть внутреннюю часть города Москвы через хороший бинокль".
Теперь уже несомненно, что этот хвастливый план окружения и взятия Москвы провалился с треском.
Западный и Брянский фронта. 1942-1943 год. "Так и остался в беспартийных на всю жизнь"
В ту зиму я сделал попытку вступить в "ряды ВКП(б)". Когда зимой погнали немцев и даже забрезжила победа, я зауважал партию. Это-таки сила, если из такого положения сумела повернуть вспять. Даже и Сталину можно простить грехи... Кто не грешен?
Комиссар Медведев с восторгом принял мою инициативу и быстро провел через ячейку. После этого раза два меня приглашали на собрания. Потом, слышу, объявлено, а мне - не говорят. Я - жду... Так и прошло несколько месяцев. Сижу, не напоминаю - зачем проявлять нетерпение? Если они - партия - передумали, значит, и я без них обойдусь.
Но в мае месяце Медведев пригласил. Объяснил задержку - не утвердили в высших инстанциях, потому что поручители должны знать новенького шесть месяцев, когда часть стоит в тылу. Теперь время подошло и мне следовало снова подать заявление...
Я отказался: "Передумал". Действительно - так и было. Восторг от победы прошёл, фронт остановился. Плюс к этому узнал, что "особый отдел" шпионит за ранеными. Снова вспомнил грехи коммунистов и вождя: "Пошли вы к черту".
* * *
...Победа! Грандиозное наступление наших войск под Сталинградом. Ударили с севера и юга, прорвали оборону, гонят немцев, соединились, окружили. Такого ещё не было: окружено свыше 300 тысяч немцев.
О завершении Сталинградской битвы мы узнали морозным утром, когда остановились в поле перед Ельцом. Ждали, надоело, вылезли из вагонов. Очень красивое утро. Рядом по шоссейной дороге ехали машины. Одна остановилась, из кабины выглянул молоденький командир и прокричал:
- Под Сталинградом порядок! Немцы разгромлены! Паулюс в плену!
Все закричали:
- Ура! Ура!
* * *
...Встретили Новый год. Второй военный год... Устроили маленькую вечеринку с патефоном для медицинского и командного состава.
Ездил в Москву, сдал кандидатские экзамены и представил диссертацию к защите... Звучит?... "Представил к защите!" Да, да, в Первый Московский медицинский институт, не куда-нибудь. Секретарь поморщилась, увидев мою конторскую книгу, исписанную фиолетовыми чернилами. "Я ещё не видела такой диссертации... Неужели нельзя на машинке?" Упросил: "С фронта!" В Москве слышал по радио - наши прорвали блокаду Ленинграда.
Северо-Западный фронт. Май 1942 г. - апрель 1943 г. Год в лесу и на болоте
Б.М. Этот фронт не был основным. Главная задача - отвлечение немецких войск от Москвы и Сталинграда.
4 мая 1942 года в полдень наш артиллерийский дивизион5 маршем подошел к тылам 55-й стрелковой дивизии. Все последние дни и ночи беспрерывно лил дождь. Плащ-палатки уже не могли защитить нас, и шинели и гимнастерки не просыхали. Казалось, мы сами разбухли от постоянного соприкосновения с водой. А тут еще страшная весенняя распутица, тылы не справлялись с подвозкой продуктов, и наш пищевой рацион сокращался по мере приближения к фронту. Начиная с 1 мая мы получали только маргарин и хлеб.
Воспользовавшись передышкой, я нацарапал родителям открытку:
"Вы, наверное, очень беспокоитесь, что долго не пишу. Я переезжаю на другое место, поэтому и задержался. Зато вчера получил письмо от Бориса. Он, оказывается, около Старой Руссы, пока еще не воюет, но вообще-то - это дело ближайших дней. Мне сейчас, в отличие от прошлых раз, приходится шагать пехтурой. Уже привык: "баллоны" мои не спускаются".
В большинстве случаев мои бесхитростные попытки заморочить голову военной цензуре, чтобы подсказать родителям, где я нахожусь, были безрезультатными. Но этой открытке повезло: слова о том, что Борис около Старой Руссы, остались незачеркнутыми. Про "баллоны" же написал потому, что после госпиталя, где лежал после ранения под Москвой, вместо сапог получил ботинки с обмотками и не сразу научился их прочно закручивать.
Время привала подходило к концу. Мы оказались рядом с медсанбатом дивизии. Несколько больших палаток не вмещали всех раненых. Остальные лежали рядом, на парусиновых полотнищах, а большинство - просто на земле, прикрытой еловыми ветками. Мне впервые пришлось видеть так много раненых вне госпиталя, а их подвозили и подвозили.
За полчаса привала мы наслушались стонов, насмотрелись на окровавленные бинты и лоскуты, которые то и дело выносили из палаток санитары.
На дорогу нам выдали немного маргарина, объявив, что это на сегодня все, хлеба не будет. Да если бы и был, ничто в рот не лезло. Даже когда отошли от медсанбата, в ушах все звучало: "Сестра, пить..." А навстречу шли и шли раненые, некоторых несли на носилках или просто на руках.
* * *
В Центральном архиве Министерства обороны сохранилось боевое донесение, свидетельствующее о силе вражеского обстрела на Сучане6: "В течение дня 10 октября район обороны 1-го батальона 107 СП подвергся сильному артиллерийскому обстрелу, в результате чего весь личный состав батальона вышел из строя, остался один комбат со связным..."7.
Несколько раз наша дивизия совместно с приданными и поддерживающими ее частями, а также во взаимодействии с другими дивизиями фронта, пытались перерезать "рамушевский коридор", но безуспешно. Полки дивизии несли серьезные потери, особенно в дни больших наступательных операций. Одна из них проводилась уже в преддверии зимы, когда болото и лес покрылись снегом. Мне запомнился настил, ведущий к передовой, по которому везли раненых. Некоторые из них брели сами. Покрытый с утра снегом, к концу дня настил стал похож на окровавленное полотно почти километровой длины...
Врагам доставалось не меньше. Об этом говорят строки из письма немецкого солдата, написанного в те дни:
"Милая Герта! Если бы ты увидела, где мы воюем с Карлом, ты сошла бы с ума! Карлу оторвало руку, и ему, счастливчику, повезло... Нам из России живыми не выбраться"8. Письмо оказалось пророческим - солдат даже не успел его отправить.
Пленный обер-ефрейтор 12-й роты 28-го пехотного полка 8-й легкой пехотной немецкой дивизии свидетельствовал:
"Она (русская артиллерия) нас просто засыпает снарядами... Мы не находим спасения. В наших ротах осталось по несколько человек..."9.
В течение 28 ноября 1942 г. полк понес потери только убитыми свыше 300 солдат и офицеров"10
Если учесть раненых (а их в действительности всегда было в 3-5 раз больше), то от немецкого полка после этого боя мало что осталось!
...Вспоминаю Северо-Западный фронт. Болото Сучан. Тогда я впервые услышал бередящие душу слова:
Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза...
И поет мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза...
Голос у девушки - медицинской сестры нашего дивизиона был негромкий, но очень чистый, нежный и проникновенный. Он унес мои мысли с заснеженного болота Сучан в необыкновенный мир той далекой любви, которую воспевала песня. И наша землянка, где в печурке тлел огонек, а кругом бушевала поднявшаяся к ночи метель, показалась мне не такой уж холодной и неуютной.
Позднее я поближе познакомился с комсомолкой Таней Волковой. Это была красивая и отважная девушка. Ей не надо было говорить - иди перевяжи раненого. Она сама рвалась туда, где что-нибудь случалось. Казалось, что ни артиллерийский обстрел, ни свистящие пули ее не пугали.
В боях на болоте Сучан Таня познакомилась с политруком одной из батарей Николаем Охрименко - молодым лейтенантом, которого все любили и уважали за мужество и внимание к солдатам. В январе 1943 года приказом по полку было объявлено, что они вступили в брак.
Большая любовь всегда возвышает. Мы слышали о Тане только хорошее и обрадовались за нее. Поэтому приказ был встречен всеми с одобрением. Значит, война - настоящей любви не помеха!
Когда в апреле 1943 года дивизию сняли с Северо-Западного фронта, в первый же день пришлось пройти километров тридцать. К концу дня все устали. Таня забралась на прицеп, где везли боеприпасы. Очевидно, один из снарядов был положен в прицеп по недосмотру уже подготовленным к стрельбе, со снятым колпачком. Возможно, на ухабе была задета боевая головка или снаряд стукнулся ею о стенку ящика... Внезапно взрывы потрясли воздух. Прицеп вместе с Таней оторвало от автомашины и отбросило в сторону. У Николая Охрименко отобрали пистолет: все произошло на его глазах, и он хотел только одного - застрелиться. Могилу Тане копать не пришлось. От нее после взрыва ничего не осталось. Только песни. Одна из них, услышанная на Сучане, и сейчас вызывает щемящее чувство в моей душе...
Центральный фронт. Курская дуга. Июль-октябрь 1943 г. "Устояли!"
...Всю весну ходили слухи, что немцы готовят наступление. Мы теперь, конечно, не те, но все же...
Большак от нас за два километра, и хорошо слышно, как идут наши танки и тракторы на позиции. Ждали грозы.
И она пришла.
В ночь на пятое июля услышали канонаду: глухой постоянный гул... Остаток ночи не спали. "Началось!" Утром привезли первых раненых... Они и сказали: немцы наступают на Курск. Потом пришли более подробные сведения: главный удар пришелся на наших соседей, на 13-ю армию. Из нашей в зону ожесточенных боев попали только две дивизии.
Мы ждали большого потока, а получили всего восемьдесят человек. Все они были обработаны в МСБ, поэтому никаких проблем не возникло.
Раненые прибывали в отличном настроении.
- Не поддаемся. Ни шагу не отступаем, как он ни бесится. Он - танки, и мы - танки. Самолетов наших - тучи!
Пять дней мы работали и слушали артиллерию, расспрашивали раненых: "Как там?". Был страх - вдруг наши не удержатся. Но нет, все хорошо. Канонада стала стихать, поступления раненых почти прекратились... УСТОЯЛИ!
10 июля узнали, что некоторые ППГ, которые летом были свернуты, пошли вперед. Значит, нужно и нам готовиться. Все возбуждены. Наступать! Вперед!
Все приготовлено для переезда. Первая очередь - перевязочная и отделение на пятьдесят коек с минимальным запасом медикаментов и еды. Это у нас вмещается в машину.
13 июля мы снова услышали канонаду и почувствовали: пришел наш черед наступать.
1Из повести составители сборника взяли ряд эпизодов, связанных с пребыванием ППГ-2266 на разных фронтах Великой Отечественной войны. Ряд эпизодов дополняются воспоминаниями Б.Малиновского, одного из составителей Сборника, путь которого в годы войны во многом совпадал с фронтовыми дорогами Н.М.Амосова (битва под Москвой, Курская дуга, форсирование Днепра, бои в Белоруссии). Эти дополнения взяты из его книги "Участь свою не выбирали" и даны с отметкой Б.М. (выделено курсивом). Б.Малиновский служил в артиллерии, был дважды ранен, из сержанта - артиллерийского разведчика вырос до офицера, командира артиллерийской батареи. После войны - известный ученый в области ВТ. Награжден шестью орденами, рядом премий и грамот. Организовал Клуб им. Н.М.Амосова в Киевском Доме ученых НАНУ.
2Шина Крамера - транспортная проволочная шина для иммобилизации плеча, предплечья, голени.
3"Пятачок" - нерадикальная обработка раны, иссечение небольшого участка только кожи.
4Впоследствии супруга Николая Михайловича Амосова.
584-й АП вступил в бой недоукомплектованным.
6Полунепроходимое огромное болото, ставшее передним краем для нашей 55 СД в 1942 г.
7Центральный архив Министерства обороны СССР. Ф. 55 СД. Оп. 1. Д. 8. Л. 65 (Далее: ЦАМО СССР).
8ЦАМО СССР. Ф. 84. АП. Оп. 9291. С. Д. 29. Л. 249.
9Там же. Ф. 55. СД. Оп. 1. Д. 8. Л. 103.
10Там же. Л. 146
Под редакцией Бориса Малиновского "Маленькие рассказы о больших ученых"
ТОВ "Видавництво "Горобець", 2013. -400с: 140 ил. ISBN 978-966-8508-42-4
© Б.Н.Малиновский, 2013